ВОСПОМИНАНИЯ, ВЫСКАЗЫВАНИЯ…

«Мне неоднократно довелось бывать за рубежом, встречаться с публикой многих стран, беседовать с крупнейшими композиторами, музыкальными критиками, исполнителями, участвовать в дискуссиях по проблемам современного музыкального искусства. В живом обмене опытом проявляются живой взаимный интерес, искреннее желание по возможности глубоко разобраться в коренных вопросах современного творчества, понять внутренние причины, порождающие те или иные художественные явления в нашей стране и за рубежом.»

О ПРОКОФЬЕВЕ

«На долю моего поколения музыкантов выпало счастье наблюдать ярчайший расцвет гения Сергея Прокофьева, присутствовать при рождении его лучших произведений, обращаться с Прокофьевым-человеком…
Композитор, пианист, дирижер, Прокофьев не был педагогом. Он не любил преподавать, учить, показывать, «как сочинять музыку». И все же не найти современного композитора, который в той или иной мере не воспользовался бы уроками прокофьевского творчества, который не научился бы чему-то новому, важному, изучая произведения этого замечательного композитора.
Нетрудно представить себе наше волнение, когда однажды – это было в 1935 году – Николай Яковлевич объявил нам о предстоящем визите в консерваторию Прокофьева, пожелавшего познакомиться с работами студентов-композиторов.
Точно в назначенный час в кабинете директора Московской консерватории показалась высокая фигура Прокофьева. Он стремительно вошел, продолжая оживленный разговор с Мясковским, и едва ли не замечал наши взгляды, полные жгучего любопытства и сдерживаемого волнения. …Наши сочинения будет слушать всемирно известный музыкант, имя которого казалось нам почти легендарным!…
Мне трудно сейчас вспомнить, что говорил нам Прокофьев после прослушивания. Помню только, что все его замечания были благожелательными, очень конкретными и точными. Он одобрил мое Трио и даже попросил ноты для того, чтобы отослать во Францию. Нужно ли говорить о том, как эта встреча окрылила меня. Вскоре представился случай показать Сергею Сергеевичу эскиз моего Фортепианного концерта. Несколько удивленный моим намерением написать концерт, он не счел нужным скрыть свои сомнения.
– Концерт написать – это очень нелегко, – сказал он, – нужно, чтобы обязательно была выдумка. Советую вам записывать все фактурные находки, не дожидаясь созревания всего замысла. Записывайте отдельные пассажи, интересные куски, не обязательно подряд. Потом из этих «кирпичей» вы сложите целое.
Первый эскиз второй части вызвал у него довольно едкое замечание: «Здесь что же пианист будет у вас мух ловить!» (он имел ввиду очень простое и легкое изложение сольной партии).
С.С.Прокофьев был превосходным рассказчиком. Он обладал тонким чувством юмора и блестяще владел иронией (что в полной мере проявилось в его творчестве).
Вспоминаю рассказ о первой встрече с Генри Вудом. Весной 1944 года во Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей состоялось торжественное заседание, посвященное семидесятилетию со дня рождения известного английского дирижера Генри Вуда. На заседании присутствовало много музыкантов, прослушавших доклад о жизни и деятельности маститого дирижера. Затем слово взял Сергей Сергеевич. С неподражаемым юмором и живой непосредственностью он рассказал нам несколько эпизодов, очень сочно охарактеризовав Г.Вуда. Один из них мне особенно запомнился.
Прокофьев впервые ехал на концерты в Лондон и не знал, кто его будет встречать и куда ему надо будет отправиться с вокзала. Это обстоятельство его очень беспокоило всю дорогу до Лондона. Наконец, поезд подкатил к перрону, Прокофьев вышел из вагона и в растерянности остановился у справочного киоска. «Вдруг, – рассказывает Прокофьев, – я вижу какого-то солидного господина, быстро идущего вдоль платформы с прикрепленной на груди партитурой моего Первого фортепианного концерта. Это был Генри Вуд…»

ПУТЕШЕСТВУЯ ПО ИТАЛИИ

«Представления итальянцев о музыкальной жизни Советского Союза порой носят совершенно фантастический характер. Так, например, на одной из пресс-конференций один видный музыкальный критик задал мне вопрос: «Играют ли в Советской России музыку Баха и Бетховена?»

«Некоторые газеты, отмечая мой приезд, считали нужным при этом выразить удивления, что в Италию прибыл тот самый композитор Хачатурян, который после Постановления Центрального Комитета партии большевиков о музыке «как известно, был сослан в Сибирь.»

О ЯНЕ СИБЕЛИУСЕ

«Конечно, одно из самых сильных, а может быть, и сильнейших впечатлений на меня произвела встреча с Яном Сибелиусом. 8 декабря 1955 года композитору исполнится 90 лет.
Ян Сибелиус уже с 1904 года безвыездно живет на своей вилле Ярвенпээ, в сорока километрах от Хельсинки. С волнением я переступал порог скромного 2-х этажного дома, красиво расположенного в густом сосновом лесу на пригорке недалеко от озера. Дорогой я думал о предстоящей встрече с живым классиком, с композитором, чей творческий путь начинался еще в 80-е годы прошлого столетия. Каков он? Как он примет меня? О чем говорить с ним? Не скрою, я был глубоко растроган той простотой и сердечностью, с какой Сибелиус встретил меня и моих спутников. Он вышел к нам – бодрый, прямой, несколько суровый на вид, но только на вид…
В комнате, где мы сидели, – большой радиоприемник. Сибелиус, видимо, помногу часов проводит у этого приемника, слушая музыкальные передачи из всех стран мира. В беседе с нами он очень тепло вспоминал о встречах с Д.Кабалевским, Д.Ойстрахом, Э.Гилельсом, посетившими его несколько лет назад. Вспоминал он и о Петербурге, в котором не раз бывал в начале века. О Чайковском, Глазунове, Римском-Корсакове, которых знал лично. Заговорили о современной западной музыке, о задачах, стоящих перед современными композиторами.
– Кто пишет музыку головой, кто – ногами, а кто – сердцем, – выразительно произнес Сибелиус.»

О МЯСКОВСКОМ

«Мясковский никогда не подавлял студентов своей творческой волей. Он вел себя с нами как равный с равными, был чрезвычайно вежлив и предупредителен. Он не допускал фамильярности, обращался ко всем ученикам на «вы», называл их по имени и отчеству…»
«Я несколько раз приходил на занятия, не выполнив задания. Наконец Мясковский строго спросил, что со мною. Я сказал, что у меня «неприятности и переживания». Николай Яковлевич улыбнулся:
– Вот и пользуйтесь случаем! Пишите музыку. Только не молчите, это хуже всего. Думать о музыке нужно всегда, везде…
Позднее, уже после смерти Мясковского, я прочел в его дневниках, что художником может считаться лишь тот, кто творит неустанно – «иначе ржавеет мозг».